Три дня твоей жизниАвтор: Ки-чен Бета: M.Slade Фэндом: Yami No Matsuei Рейтинг: NC-17 Жанр: romance/angst Саммари: Цузуки пытается
разыскать Мураки, но единственный, кто может вывести на него - это Ория
Мибу. Однако тот назначает свою цену... Предупреждение: 1. Самураи, как известно, носили два меча: длинный и короткий. Длинный (катана) служит для убийства. Короткий (вакидзаси) - помимо всего прочего, для самоубийства (харакири, точнее: сэппуку). 2. Исчезающая татуировка - не выдумка, а реальность. Однако в настоящее время больше не осталось мастеров, способных ее нанести. Создание большой татуировки, действительно, занимает не меньше года. 3. Полюбоваться садом камней
Рёандзи можно по этому адресу: http://www.orientalarchitecture.com/chungnam/i_champanindex.htm
(Выбрать: Japan - Kyoto - Ryoan-ji Temple). Там же имеется и подробная
карта Киото. Дом Ории Мибу расположен к югу от квартала Гион, рядом с
храмом Вакамия. Дисклеймер: Все права
принадлежат не мне. У меня - только обязанности. Размещение: с разрешения автора |
|
Verra la
morte e avra i tuoi occhi День третий Моя катана молчит. Мертвый кусок железа. Нет танца — только дерганые, заученные движения, лишенные всякого смысла. Нет полета — только свинцовая тяжесть внутри. Я мучаю ее и себя, не в силах поверить, что такое возможно... и только уже задыхаясь, в испарине, валясь с ног от изнеможения, смиряюсь с очевидным. Катана молчит. Моя душа покинула меня. Цена короткого счастья длиною в день... * * * Цузуки еще спит. Спит весь дом. А я так и не ложился. До пяти часов О-сэй со своими подручными наводили порядок в ресторане, а я снаружи дожидался, пока Мацура приедет забрать очередной труп, оставленный нам в подарок парнями О-Рен Ишии. Осточертело!.. В такие моменты я чувствую, что перестаю любить свою работу... Постепенно, к рассвету, дом затих, и все успокоилось. Перед уходом О-сэй заварила мне чай, и кажется, даже готова была посидеть со мной еще немного, — но я отправил ее спать. А сам пошел за катаной. Зря. Лучше бы разбудил Цузуки. Хороший секс — лучшее лекарство после такой безумной ночи. Я как всегда все сделал не так... * * * Не нахожу себе места. Прохожу по дорожкам сада. На горбатом мостике, переброшенном через ручей, долго стою, распластав руки по перилам, и пытаюсь уловить свое отражение в сверкающих бликах. Вода стремительно утекает, унося то, что осталось от моего лица... От холодного утреннего света начинает щипать глаза, и я возвращаюсь в дом. Прохожу по пустому ресторану, машинально отмечая, что надо будет сделать в первую очередь. Подновить циновки. Заменить пару гравюр на стенах. И выбрать новые цветочные композиции по сезону... Мои шаги гулко отдаются в пустоте спящего дома. Застыв посреди галереи, я смотрю, как пляшут пылинки в столбе света, падающем через приотворенные сёдзи. Иду дальше, ловя отзвуки тишины... Мой кабинет. Включаю компьютер и отправляю послание. Выждав несколько минут, запрашиваю ответ. Читаю письмо — и тут же стираю его. Потом долго пялюсь в мертвый экран монитора. Рядом — мертвая телефонная трубка... Цузуки звонил по ней в больницу... Я прижимаю мобильник к щеке и держу, словно в надежде, что пластмасса еще сохранила частичку его тепла... И внезапно понимаю: хватит обманывать себя. Есть только одно место, где мне сейчас хотелось бы быть... * * * Цузуки открывает глаза, стремительно всплывая из придонных глубин ночного кошмара. Он не помнит, что ему снилось, — но сердце колотится отчаянно, и в горле застрял сухой комок. Незнакомая комната... Как он сюда попал? Что происходит?.. Внезапно мечущийся по сторонам взгляд останавливается, зацепившись за неподвижную фигуру у стены. И шинигами облегченно переводит дыхание. Ну, конечно. И что на него нашло?! Он в доме Ории... В его спальне... Все хорошо... Это был только сон... Цузуки приподнимается на локтях. — Ори? Ты что, вообще не ложился? — С чего ты взял? В его голосе — усталая отчужденность, и Цузуки внезапно вспоминает их нелепую вчерашнюю ругань, и странное окончание дня. Кажется, Ория настроен продолжать в том же духе? Ну, так он не доставит ему этого удовольствия. Да, сегодня — последний из трех отведенных им дней, но если Мибу-сан намерен облегчить себе прощание ссорой — пусть не рассчитывает на такой простой выход... — Ори, посмотри на себя... Ты помнишь второе правило этого дома? «Здесь не ходят в одежде гайдзинов...» Где твое кимоно? Ория растерянно оглядывает свои джинсы, оттягивает ворот футболки, словно никак не может поверить в реальность этого наряда. — Я... я не... Он замолкает. Растерянно качает головой. — Цузуки... что такое творится со мной?.. Вместо ответа, шинигами протягивает руку. Ория хватается за нее, до боли стискивая пальцы, и Цузуки притягивает его к себе, обнимает за плечи. — Ты просто устал, Ори. Просто устал... Иди ко мне... Темноволосая голова опускается рядом. Длинные пряди рассыпаются по покрывалу. Цузуки перебирает их пальцами, гладит упрямый затылок, нашептывает какую-то бессмыслицу, — пока Ория Мибу не засыпает у него на груди, чуть приоткрыв рот и вздрагивая всем телом, как измученный ребенок. * * * Я просыпаюсь счастливым. Такого никогда со мной не случалось — и потому я точно знаю: я проснулся именно от этого ощущения счастья. Слишком непривычного, чтобы быть правдой. Но и при пробуждении странное чувство никуда не уходит. Я задерживаю дыхание, испуганно ожидая, что вот-вот, еще немного — и оно все же покинет меня. Заметит свою ошибку — и уйдет к тому, кто заслуживает этого куда больше, чем я... Но секунды стремительно утекают, — а непонятное ощущение по-прежнему здесь, со мной. Под щекой чувствую что-то теплое. Какое-то размеренное движение... И не только щекой — всем телом. Кто-то лежит рядом. Обнимает меня. Чья-то рука легонько, едва ощутимо поглаживает меня по бедру. Цузуки... Наверное, я произнес это вслух, потому что вольно прогуливающиеся по моему боку пальцы внезапно делаются настойчивее, пробираются к позвоночнику, царапают ногтями кожу. Я вздрагиваю. Острая вспышка наслаждения внизу живота, — и вот уже тепло волной растекается по всему телу... — Ори, открой глаза. Я знаю, что ты не спишь. Но я только неразборчиво бормочу что-то в ответ и еще сильнее сжимаю веки. — Ори, я не буду заниматься с тобой любовью, если ты не посмотришь на меня! Черт возьми! А вот это уже серьезно... Я мгновенно распахиваю глаза — и тону в фиалковых озерах. Мой шинигами... Его лицо — совсем близко. Я ничего не вижу, кроме глаз. Я не хочу ничего видеть, кроме его глаз. Ну, разве что... его губы! Мы целуемся долго, жадно, со всей страстью отчаяния — а потом уже просто со страстью. Я отрываюсь от него, только когда начинаю задыхаться. И тут же понимаю, что задохнусь еще скорее, если не начну целовать его вновь... — Заниматься любовью? Ты сказал — любовью, Цузуки? Он улыбается. — А, страшное слово на букву «л»? Оно тебя пугает? — Нет. Просто я уже не помню, что оно означает — кроме боли. — Неправда. Ты сам знаешь, что это не так. Подумай... Я пытаюсь думать. Честно пытаюсь. Но его губы — слишком близко. Я не могу. Любить — легче, чем говорить об этом... Джинсы и майка, сорванные нетерпеливыми руками, разлетаются в стороны. Прочь отправляется и смятое покрывало... Цузуки ложится на спину, раскидывая руки и ноги, как морская звезда... Смотрит на меня сквозь ресницы... — Так о чем ты думаешь, Мибу-сан?
Или же — ничего. Или же о вещах. О вещах, а не о людях. Они умрут. Все. Я тоже умру. Это бесплодный труд. Как писать на ветру...
Не думать! Тело Цузуки так совершенно, что мне хочется впитать его в себя целиком, поглотить, растворить, — как вода вбирает в себя соль. Я пью его губами, языком, кончиками пальцев, ладонями, и, наконец – всей кожей. Он стонет подо мной, изгибается, и, кажется, охвачен той же ненасытной жаждой... Теперь уже я — под ним. Тремся друг о друга... будь мы двумя сухими деревяшками, — уже давно бы вспыхнул пожар. Но и без того — искры в глазах. Ничего не вижу... Зато чувствую! Чувствую, что мне мало этого тела — только снаружи. Я хочу владеть Цузуки изнутри, познать его целиком, до последней клеточки. Чтобы у него не осталось от меня никаких тайн. Чтобы он нигде — нигде! — не мог найти от меня убежище... — Я хочу тебя... всего... — хрипло шепчу я ему на ухо. И в тот же миг пугаюсь собственных слов, своей нетерпеливой поспешности... Но Цузуки с облегчением выдыхает мне в волосы: — Наконец-то... ...Я на коленях между его ног. Приподнимаю бедра, ласкаю языком везде, куда могу дотянуться. Прерывистые стоны шинигами — лучшая музыка для моих ушей... — Довольно... Ория, не мучай меня больше... Рывком закидываю его ноги себе на плечи. Смазки нет под рукой, придется обойтись слюной... потерпи, мой мальчик... Я постараюсь быть нежным... Он подается мне навстречу. Я начинаю очень осторожно, изнывая от собственной медлительности, — но страх причинить ему боль сильнее. Я вхожу в него... еще немного... Цузуки выгибается, сам насаживаясь на меня. — Ория... не могу больше... ждать... давай!.. И, забыв обо всем, я вхожу в него целиком. Без остатка. Вхожу в его огонь. Сгораю — и возрождаюсь в нем, как феникс. Бессчетно. Раз за разом... Бессмертие — совсем рядом, только руку протяни... Понемногу алый туман перед глазами рассеивается. Наслаждение — все такое же острое, но теперь я понемногу начинаю осознавать себя... И Цузуки... Да, малыш, я не забыл о тебе... Продолжая двигаться внутри него, свободной рукой прижимаю его член к себе, ласкаю, надавливаю, сжимаю... И когда чувствую, что он уже близок к оргазму, — наконец даю волю и себе. Мы доходим до точки кипения одновременно. ...В моих объятиях он урчит, как котенок. Трется о волосы щекой. Я глажу его плечи, бедра, руки... Он поворачивается на бок, чтобы прижаться к моей груди спиной, но я, отстранившись, целую каждый позвонок, до самого низа, а затем языком пробираюсь в ложбинку между ягодиц, ощущая вкус собственной спермы... Разворачиваю Цузуки к себе. Ну да, он опять готов. Так я и думал! Горячий мальчик... — Мибу-сан, ты маньяк, ты знаешь об этом?!.. Не позволяю ему говорить, закрываю рукой рот, и он тут же принимается изводить меня, чертя кончиком языка круги по ладони... Он сосет мои пальцы — а я сосу его член. Теперь можно не спешить. Я продлеваю наслаждение, раз за разом то подводя его почти к самой грани, то опять отступая назад. Набухшей головкой провожу по своим губам, дразню, легонько ударяя языком по гладкой верхушке... затем забираю в рот целиком, вызывая у Цузуки мучительный стон. Мне нравится слушать, как он стонет в моих объятиях. Я бы хотел, чтобы это длилось вечно... Но вечным ничто не бывает. Он выплескивается мне в рот, а я еще долго втягиваю его в себя, словно пытаясь выжать досуха, до последней капли. Наконец, он не выдерживает, отрывается от меня... Только не двигаться. Не шевелиться. Ничего... Но шинигами дарит мне лишь краткую передышку. А затем обхватывает лицо ладонями, заставляя развернуться к себе. Заглядывает в глаза. — А теперь скажи ты... Чего ТЫ хочешь?.. Он проводит мне рукой по внутренней поверхности бедра, обхватывает пальцами мошонку, и я чувствую, как меня начинает колотить дрожь. — Чего ты хочешь, Ори? Я смотрю на него сквозь туман, застилающий глаза, но вижу только две сиреневых звезды, где-то далеко... далеко... Откуда взялся этот проклятый туман?.. — Ори, что это? Слезы?.. Какие еще слезы, черт возьми?! Я смаргиваю. И, торопливо ухватив Цузуки за затылок, ладонью подталкиваю его туда, вниз... Мне хочется совсем не этого. Но я не могу, чтобы он видел мое лицо... «Чего ты хочешь, Ори?..» Как будто я решусь ответить тебе на этот вопрос! Как будто я решусь сам ответить себе на него... ...Я почти не замечаю, что делает со мной Цузуки. Это приятно... как качаться на морских волнах. Они подхватывают меня, все выше и выше, уносят прочь, туда, где нет ни берега, ни людей, ни памяти, ни мыслей... Они возносят меня все дальше к небесам, — пока, наконец, одна, самая мощная, не забрасывает на самый верх, в бездонную сияющую синеву... Кажется, на несколько мгновений я теряю сознание. Потому что когда вновь открываю глаза — шинигами опять лежит рядом со мной, и на его губах — усталая, довольная улыбка. — Так ты решил, чего ты хочешь, Ори? Черт возьми, я думал, мы закрыли эту тему! — Ты уже сделал все, чего я хотел... Но упрямое чудовище качает головой. — Я не об этом, Ори, и ты прекрасно знаешь. Закрываю глаза. — Открой глаза немедленно! Я не позволю тебе уйти от ответа. Ладно. Открываю один глаз. — Каким образом? Будешь меня пытать? Он воинственно поджимает губы. — Если понадобится!.. Откидываюсь на мокрых от пота простынях. Разбрасываю в стороны руки. — Начинай! Он медлит. Должно быть, гадает, как быть со мной. Сквозь полуприкрытые веки наблюдаю за его терзаниями. О, этот огорченный вид... Он бы тронул самую жестокую душу!.. Вот только я не уверен, что у меня вообще есть душа. Незаметно для стороннего глаза, я напрягаю мышцы, готовясь к броску... Затем вдруг — разжимаюсь, как пружина. Шинигами не успевает даже опомниться, как оказывается подо мной на постели. Я наваливаюсь на него всем телом. Что, еще хочешь поговорить?.. Начинаю медленно двигаться, лежа на нем, опираясь на руки. Наша кожа трется друг о друга, и везде, где соприкасается — вспыхивает огонь. Так ты еще хочешь говорить — или все же займемся чем-то поинтереснее?.. Цузуки еще пытается бороться. Упирается ладонями мне в плечи. Что-то шепчет на ухо... Но я закрываюсь от его слов. Не позволяю им проникнуть в сознание. Передо мной сейчас только одна цель... И я ее достигаю. Когда я заканчиваю с Цузуки, — он выжат насухо. Без остатка. Даже аура силы, которую прежде я ощущал с любого расстояния, теперь почти неощутима. Он засыпает едва ли не раньше, чем успевает испытать последний оргазм. Держу пари, что до утра он не проснется. Нужно будет сказать О-сэй, что снотворное не понадобится... ...Торопливо начертанную записку я оставляю у изголовья. Вот и все. Дело сделано. Я выхожу из комнаты, зажмурившись, чтобы не смотреть на спящего шинигами. Потому что знаю: если увижу
его еще раз — то уйти уже не смогу. |